Строптивый трехлетка кричит "Не буду из этой чашки пить!" и смахивает кружку на пол. Молоко разлито, чашка (возможно) разбита, мама сердится, вручает тряпку, велит вытереть лужу, сама убирает осколки.
Пока все в режиме "наступление естественных последствий". Ни о каких наказаниях и речи не идет, ребенок слишком мал.
Но вот ему уже пять, и шесть, и он начинает испытывать закон (в лице родителей) на прочность: что ты мне сделаешь, если не просто не подчинюсь, а причиню серьезный вред? Да-да, я уже выучил, что можно быстро сказать "извини, я нечаянно", и вроде бы инцидент исчерпан, но до сих пор речь шла о каких-то мелких погрешностях, типа рассыпанной (якобы) случайно крупы или - упс! - случайно угодившей в бабушку подушки. Но вот если по-настоящему? Сознательно, глядя прямо в глаза, вылить чай на скатерть. Разозлиться, пойти в комнату старшей сестры и исчиркать ее тетрадь. Бабахнуть дверью так, что толстое непрозрачное стекло наконец вылетает, хотя сто раз говорено этого не делать.
Что теперь? Тут одним "извини" не обойдешься, бить детей нельзя, на мороз тоже не выгонишь.
Меж тем, существует отличная, но практически не используемая в наших широтах опция "возмещение ущерба".
Сломал - почини или отдай свое. Сделал больно - извинись и предложи сделать что-то приятное. Расстроил - постарайся компенсировать. Как ни удивительно, библейский принцип “око за око, зуб за зуб” говорит именно об этом, а вовсе не о кровной мести: выбил глаз рабу - предоставь такого же, с аналогичными характеристиками, с двумя глазами, чтобы можно было эксплуатировать.
Но почему-то, когда я начинаю обсуждать с людьми этот вариант разрешения конфликтов, неожиданно всплывает очень глубинная, архаическая, многовековая уверенность, что виновник должен обязательно пострадать в ответ: "Это что же, он просто отдаст свою машинку взамен поломанной - и все?". За этим слышится, а иногда и произносится "А как же "сделать больно в ответ"?".
Это называется “садистическое удовлетворение”: человек получает удовольствие и разрядку напряжения, видя, как другой страдает. Потому что никакого другого смысла в наказаниях нет, ведь от того, что ребенок плачет или корчится от боли, чашка не соберется обратно в целую, нервы бабушки не восстановятся, двойка не превратится в пятерку.
Я помню, как безмерно удивилась сама, впервые обнаружив возможность компенсации. Мне было лет 10, до того момента все способы расчета с обидчиками сводились к вышеописанному: кому-то придется страдать от боли, или мне, или ему,причинившему вред. Мне и в голову не приходило, что на свете существуют хотя бы извинения, не говоря уже о возмещении. Лагерная этика, законы зоны. А тут вот молодой и очень продвинутый, как сейчас бы сказали, классный руководитель, ужасно краснея и смущаясь, предложил на выбор две прекрасных книги взамен моих, украденных у него. Он взял их у нас дома для изучения, потом оставил у себя на столе, и кто-то их увел.
Книжки были и правда роскошные, “Борьба за моря” с шикарными иллюстрациями на глянцевой бумаге. Но вот эта возможность - “Я потерял ваше имущество, простите, пожалуйста, вот замена” - повергла меня в шок. До сих пор с потерями обращались только в виде “Да что ты расстраиваешься из-за ерунды, плюнь, не обращай внимания!”. Игнорируй это, стисни зубы и сдержи слезы, не показывай слабость и уязвимость, иначе забьют, затопчут, затравят. Я отказалась брать его книги, это выглядело кощунством и невероятным, почти интимным сближением. Думаю, так мог бы удивиться средневековый крестьянин, которому феодал предложил плату за потраву.
Спустя тридцать лет я с таким же изумлением услышала свой ответ на вопрос терапевта: “А чем можно было бы компенсировать вам этот ущерб?” - “Деньгами”. Произнесла и сама офигела. Это вырвалось откуда-то из самого нутра, речь шла об отношениях с человеком, который не просто причинил боль, а практически покалечил меня, разрушил весьма значительную часть жизни да и здоровья. Много лет я ходила с этой никак не рубцующейся раной, крутила и рассматривала ее, оплакивала и старалась “не обращать внимания”, “быть выше этого”, в тщетных попытках отстроиться и забыть. Никак не получалось, связь, замешанная на крови, на жизни и смерти - самая прочная.
И вдруг вот это слово, произнесенное в процессе терапии, когда большая часть защит отключена, большая часть горя выплакана, в принятии и поддержке терапевта можно не сомневаться. Мне просто нужна компенсация, репарация и контрибуция, оплата - нет, не моих страданий, но упущенных возможностей. Того, что могло бы произойти, если бы не эта травма.
Как человек, ошибочно осужденный и проведший лучшие годы в тюрьме, судится с государством и получает огромную сумму денег.
Мне кажется, мы могли бы начать воспитывать в детях и доносить до окружающих саму эту возможность: чем я могу загладить свою вину? Прости, я сделал тебе больно, мне очень жаль, давай я постараюсь это исправить!
Сам маленький ребенок не в состоянии придумать дар или жест, он ничего не знает о потребностях взрослых. Мы можем потихоньку вносить в реестр “список желаемых действий” и знакомить с ним: позаботиться или сделать приятное. Потратить свое время на помощь в делах. Вспомнить, о чем тебя просили давно и исполнить просьбу наконец.
В работе со взрослыми людьми часто возникает тема причиненной боли “там и тогда”, когда кажется, что нет никакой возможности исцелиться, потому что время упущено и ничего уже не исправить. Но когда мы начинаем об этом говорить, чаще всего обнаруживаем, что внутри есть знание, о лекарстве.
“Я хочу, чтобы папа попросил прощения. Не ожидал от меня, что я молча приму и сама его оправдаю, а сказал “Я был неправ, извини меня”, вместо того, чтобы заваливать меня подарками”.
“Мне бы помогло, если бы мама перестала рассказывать, как она страдала от развода с моим отцом, а послушала, каково было мне. Просто сидела и кивала, держала за руку, гладила по голове. А она только подкладывает еду на тарелку!”.
В описанных ситуациях родители могут даже знать об обиде и претензиях детей, но отказываются об этом говорить, потому что вместо вины (которая подразумевает возможность прощения) испытывают стыд (который исключает прощение и парализует). Мне кажется, это главное, ключевое различие:
Вину можно загладить, возместить ущерб, помириться и жить дальше.
Стыд делает невозможным дальнейшие отношения.
Поэтому наша задача как родителей не манипулировать ребенком с помощью стыжения - “Ну что ты за человек такой! Как же ты допустил/совершил/не справился?!” - а последовательно учить его чувствовать вину, просить прощения и возмещать ущерб.
То же самое касается народов и государств.
Кстати, обратите внимание на язык тела: когда человек говорит “Извини мне, мне очень жаль!”, он пытается приблизиться, заглянуть в глаза, взять осторожно за руку. Восстановить отношения, в общем и целом.
Если человек (любого возраста) сворачивается в узел, забивается в угол, закрывает лицо и отворачивается, это не вина, а стыд, попытка исчезнуть, испариться, выйти из отношений, изъять себя из жизни. Проблема в том, что от “мертвого” партнера никакого возмещения не будет, это тупик и конец всему.
А вторая причина, по которой люди даже не помышляют о репарации и зашивании раны - та, о которой я написала выше: уверенность, что страдания можно искупить только своей соразмерной болью. Отдать кусок своей плоти или души, продемонстрировать, что тоже мучаешься, корчишься и плачешь. И это так страшно, что лучше полностью порвать, никогда не видеть, заблокировать везде, сменить работу, адрес, страну.
Хотя почему МНЕ должно быть легче и приятней от того, что другому человеку больно и он плачет - непонятно. Вернее, понятно, если мы находимся в очень архаичной, жестокой, расщепленной культуре, где месть - ключевое понятие.
