Терри Пратчетт. "Народ. Когда-то мы были дельфинами"

Нет большего счастья для книгоманьяка, чем обнаружить не читанную вещь любимого автора. Не знаю, как я могла пропустить этот бриллиант, тем более, что  во всех аннотациях указано, что сам сэр Терри считал “Народ” своим лучшим романом. Но вот же факт: в самый темный и кромешный момент открывается маааленькая щелочка в ткани Мироздания и туда просовывается именно то, что больше всего необходимо.

Абсолютно в соответствии с описанием другого моего любимого автора, Марины Бородицкой: 

“Ночью темной и огромной

С полки сбрасывает мне

книжку давнюю, родную

о неведомой стране”. 

(Речь идет об ангеле-хранителе).
Как жить дальше, когда твой мир смыло огромной волной? Если все твои боги предали и отвернулись? Все родные, взрослые, юные, старцы и младенцы - погибли, дом разрушен, кругом только смерть…  А еще - солнце, океан, крабы, птицы, деревья, звезды. Все так, как будто и не было ни тебя, ни твоего рода. 
Как жить, когда той же безжалостной стихией заброшена в мир “вверх тормашками”, нет ничего привычного, понятного, хотя бы просто приемлемого? Все, чему тебя учили, для чего растили, что было ценным - исчезло, стало очень смутным воспоминанием, дурацким эхом в голове. Чужой язык, пища, земля под ногами. То, что ты считала незыблемым условием существования, осталось там, на родине, а здесь - только солнце, океан, крабы, звезды…
Можно делать вид, что ничего не произошло, и продолжать соблюдать правила: накрывать стол к обеду (хотя он лежит на боку в перевернутой каюте, а тарелки прибиты гвоздями), надевать обязательные пять слоев одежды, писать приглашение к обеду на золоченой карточке (и указывать в графе “форма одежды” - “крайне желательна”). Можно пытаться докричаться до звезд или как следует напинать богам по шарам. 

А можно начать заботиться о более слабых. Преодолевать каждый день отвращение, уныние, усталость. Разговаривать с Дедушками и Бабушками в своей голове, искать и находить все новые и новые способы оставаться живым и любящим.

“Бабушка, я отгоняю безумье и страх,
Я потери несу, отступаю к самому краю:
Рис еще промываю в семи водах, 
А вот гречку почти уже не перебираю,” - это опять Марина Бородицкая, кажется, у меня в голове есть ее строки по любому поводу.

Это удивительная сказка. В ней есть все: отчаяние и надежда, бессилие и подвиг, самоотверженные дети и жестокие взрослые. И хорошие, добрые, мудрые взрослые, конечно, тоже есть. Зло, которое уничтожает себя само, потому что нельзя иначе. Очень ярко и подробно выписана оживляющая работа горевания, я каждый раз поражаюсь тому, как Пратчетт невероятно точно обозначает и называет мельчайшие оттенки переживаний. Вот подросток в отчаянии, его буквально поглощает депрессия, которую автор видит огромным облаком серой влажной ваты, окутывающей мир, лишающей его красок, звуков, воздуха. 

(Написала и подумала: может, то, что мне кажется вечной зимой в воспоминаниях о детстве и юности, была вовсе не зима?)

И околосмертный опыт, тоже хорошо мне знакомый, становится центральным эпизодом, после которого герои претерпевают метаморфоз и личностный, и в отношениях. 

Спасает всегда любовь. Во всех обличьях: нежная - между друзьями; яростная - когда что-то угрожает младенцу; самоотверженная любовь к своему народу; лукавая и соблазняющая - когда молодые женщины идут играть с парнями. Нелюбящие и нелюбимые превращаются в морских чудовищ, в акул, отвратительных холодных существ, обитающих в темных глубинах. Те, кто жил правильно и любил, становятся дельфинами. 

(На всякий случай напоминаю, что все мои тексты с тегом #вестник_литературоведения есть в новой книге “Лекарство от уныния”, частично на сайте. И что “Играй, Агата!” - это книга о любви).