("Кать, ты чего там молчишь? Опять под плинтус затихарилась? - Да нет, просто горюю. И новый кусок про Агату пишу. - Ты лучше напиши нам, как весь этот конец обеда переживать! - Да вот так и переживать... Как потерю"... <избранные места из переписки с друзьями>).
"и плакали о нем дети в сёлах"...
В июне 1991 года рано утром нам позвонили и сказали, что наш четвертый мушкетер, Сережа, утонул. Трубку взял муж, я уже с трудом вытаскивала себя из кровати, 37 неделя, дирижабль малоуправляемый...
Как умер? Мы же только вчера разговаривали, он звонил, предлагал встретить меня из института! Я отказалась - слишком жарко, слишком душно, не надо, Сереж, езжай на дачу. Потом он звонил своей матери, тоже предлагал заехать к ней на работу, помочь дотащить сумки. Она тоже отказалась, по той же причине: жарко, душно, у тебя в такие дни всегда приступы, не надо.
Мы о нем ПОЗАБОТИЛИСЬ! Мы не хотели, чтобы ему было плохо, мы думали - ему будет хорошо!
А он пошел с ребятами на плотину, потому что жарко и душно, полез в воду, хотя ему строжайше это было запрещено, потерял сознание, вдохнул полные легкие воды и ....
И вот его больше нет.
Я почти сразу отключилась: провалилась в глубокий обморочный сон, милосердные защиты сработали, кажется, заботясь о младенце внутри меня. Потом было еще несколько мутных малоразличимых дней, я то плакала навзрыд, то сидела в отупении, глядя в стену. На похороны меня не пустили, ребята ездили без меня, Светка опухла от слез и вообще не могла говорить, муж выглядел ошарашенным и растерянным. Самое страшное было думать о Сережиной семье: единственный обожаемый сын, внук, племянник, крестный и крестник, больной с рождения, умный, добрый и заботливый, любящий. Он был центром этой большой группы людей, скрепляющим их всех клеем, как потом оказалось. И в самый нужный момент никого из них не оказалось рядом, чтобы удержать, не пустить, отговорить,
Мы ездили к ним в знакомый и уютный дом еще несколько лет, потом еще лет десять или двенадцать на кладбище - порознь, по одному, созваниваясь с Сережиной мамой, которая осталась совсем одна, все ушли один за другим. И наш союз распался, и наша жизнь, и страна...
***
Эта страшная смерть, несправедливая и жестокая, погружает нас всех сегодня в бессильное отчаяние. И оно тем сильнее, чем больше в нашей жизни было таких неоплаканных потерь. Ведь самое странное, что тогда происходило, и почему я сейчас об этом говорю, было вот что: мне напрямую запрещали горевать. "Подумай о ребенке. Похоронили - и будет. Ему сейчас хорошо на небе. Он не страдает, а как бы он жил сейчас, постоянно ожидая удара? Слава богу, что у него не было семьи и детей".
И я постаралась задавить в себе эту потерю, не показывать, не рыдать, не пугать никого. Ведь есть те, кому хуже - Светка, его мама; есть те, для кого мои слезы непереносимы - моя мама, мой муж. В конце концов, почему люди должны переживать за тебя?
Он был мой самый близкий друг. Мы провели вместе несколько важнейших лет юности, доверяя и поддерживая друг друга, мы сочиняли подарки на день рождения "конкурс на самого креативного" и слушали первый диск Ивасей, он выкрал для меня из кабинета химии наградной набор фломастеров, который зажучила вредная химоза! Нас было четверо, а теперь нас осталось трое - растерянных, оглушенных, ничего не понимающих подростков с младенцем на руках. Он должен был стать крестным нашей дочери!
А они говорят - не плачь.
А они говорят - успокойся, что ж поделать.
Сейчас мне говорят и пишут юные: как перестать унывать? Как не поддаваться горю?
Ребята, пустое это дело. Горе надо горевать, другого способа нет, я много раз это говорила. Мы проживаем сейчас крушение нашего мира - где бы мы не находились. Потерю дома, родины, внятного и разумно устроенного будущего. Можно, конечно, делать вид, что ничего не происходит, но реальность такова.
Другое дело, что у горя есть начало и конец. Шиву сидят 7 дней. Траур длится где 30, где 40 дней. Ворот одежды надрывают, но не разрывают в клочья.
мы можем и должны скорбеть сейчас: погиб тот, кто для очень многих воплощал очень многое ценное. Его больше нет, в душе образовалась пустота.
Весь первый год после ухода Сережи я видела его повсюду, особенно там, где мы встречались: на переходе с Проспекта Мира на Кольцевую, возле нашей школы, на остановке у его дома. Он мерещился мне в просвете деревьев, я бросалась к телефону, чтобы позвонить ему и рассказать, как раньше...
Мне так жаль, что это все произошло! Мне так жаль его семью!
Можно ли "держаться, не сдаваться, не унывать"? Конечно.
Но не прямо сейчас.
Сейчас время для скорби.
