Горе горькое!

Мне пять лет, лето, старая дача в поселке ветеранов Малого Театра. Я сижу на широком подоконнике на”задней” террасе, уперевшись лбом в стекло. За облезлыми поцарапанными окнами сеет мелкий противный дождик, гулять не хочется, в доме как-то вогло и сумрачно, поселковая библиотека закрыта, родители приедут только через четыре дня, друга Стёпку заперли за какое-то пустячное прегрешение… Мне очень грустно, я чувствую себя одинокой, всеми покинутой, несчастной. Я сижу здесь уже довольно долго, сначала немножко поплакала, а теперь предаюсь вдохновенной жалости к себе: жизнь моя, жистянка, счастья нет и не будет уже никогда, я бедная сиротка, умру здесь в одиночестве. Пока плакала, каким-то боковым слухом прислушивалась, не идет ли бабушка или тётушка меня утешить, но все заняты делами, никому нет до меня дела. Несчастная я!
Но в то же время, в этом состоянии есть определенная прелесть, упоение, постепенно внутри меня начинает проклевываться новый сюжет: про Царевну-Несмеяну, как он сидит в заточении в высоком тереме, льет слезы, ждет, пока мил-друг Иван-Царевич ее освободит. Я уже в подробностях представила дорогую сбрую на белом коне, прописала мои и его реплики, сижу себе, сочиняю список яств для свадебного пира (Видимо, уже сильно проголодалась).
И тут бабушка! “Что ты сидишь, грустишь? Нечем заняться? Ну-ка, давай, помоги мне, видишь, посуду надо помыть, обед скоро!”. Блин, бабушка, ты мне всю игру испортила! (Нет, конечно, я так не говорю и даже не думаю, в моем детстве спорить со старшими или хотя бы минимально им перечить было строжайше запрещено). Вот где ты была со своими творожниками полчаса назад, когда мне действительно было грустно и хотелось на ручки? А теперь я же успокоилась, выплакала свое горе от того, что разлучена жестокой судьбой с единственным другом (это я про запертого Степана), придумала новую сказку. А ты мне все поломала.
Бабушка не слышит этот страстный монолог, но видит мое недовольное лицо и уходит, довольно громко ворча “Что за девка, никакого сладу с ней нет!”, и еще что-то на идише добавляет, совсем уж неприличное, видимо. Азохен-вэй, как обычно.
***

 Что происходит со взрослыми, когда они видят горюющего ребенка, или не ребенка, просто близкого человека, которому вот прямо сейчас плохо? Как надо правильно реагировать на детские слезы? Очень часто я слышу: ребенок ушибся, или его обидели, или испугался, в общем, расстроен и рыдает. Или тихо плачет. А тот взрослый, что рядом, начинает или стыдить (“Что ты нюни распускаешь?!”), или обесценивать его чувства (“Не надо расстраиваться из-за ерунды, будут у тебя еще друзья, не то, что эта мерзавка!”), или, того не легче, сами пугаются и устраняются, тем самым давая страдающему человеку понять, что его чувства непереносимы и неприемлемы.

Вот, это главное: твои чувства невыносимы, спрячь, убери своё горе, ярость, печаль, гнев куда-нибудь подальше с моих глаз, я не могу их принимать и выдерживать. Я сам - страдающий одинокий ребенок, в моей душе просто нет места еще и для твоих переживаний, поэтому, пожалуйста, сделай вид, что с тобой все в порядке, чтобы я не нервничал.
Функция контейнирования - одна из самых главных в работе родителя маленького ребенка. Когда малыш впервые сталкивается с проявлением сильных “негативных” эмоций - агрессии, страха или печали, он растерян и не понимает, что это сейчас с ним происходит и как надо себя вести. В этот момент очень важно, чтобы заботливый взрослый прямо назвал это состояние или чувство (“Ты очень испугался, когда собака громко залаяла”), и обозначил возможный репертуар поведения: “Все в порядке, я с тобой, это пройдет”. Но не “Прекрати плакать из-за ерунды!” или “Нечего обижаться, сам виноват”. То есть, контейнирование - это, во-первых, НАЗЫВАНИЕ эмоции (потому что малыш не знает, что это с ним происходит) и, во-вторых, СООБЩЕНИЕ ребенку, что его чувства приемлемы. Чувства, а не действия. “Ты расстроился из-за того, что Ваня забрал у тебя самокат, но бить сестру - нельзя ни в коем случае”.
Это был простой вариант, очевидный: вот травмирующее/огорчающее событие, а вот реакция. В общем, мы все примерно представляем, как утешать расстроенного человека: обнять, побыть рядом, тихо гладить по спинке, не прерывать, не пытаться влезть со своим “А вот у меня-то как болело!”. Просто предоставить свои объятия как надежный и уютный кокон для эмоций. Представьте, что вы превратились в большой, очень мягкий, толстй носовой платок, он же плед. Впитываем и укутываем.
А вот как быть с истериками? Я имею в виду полноценную, качественную, захлебывающуюся истерику, особенно в общественном месте.
Очень важно отличать истерику от острого яркого горя. А ошибиться легко: например, однажды мой шестилетний сын свалился с багажника велосипеда, а сверху на него упал взрослый парень, который его катал. Я этого не видела, выскочила уже на дикий рев. И почему-то сын никак не мог успокоиться, захлебывался, страшно кричал. Я испугалась, потащила его в фельдшерский пункт, там с него стащили майку… Господи, вся спина была просто месиво, как оказалось, они быстро ехали по гравийной дороге, и его практически протащили по тёрке.
Так вот, истерику от сильной боли можно отличить по вашей ответной реакции: если вы чувствуете бессильную ярость или гнев - это, скорее всего, истерика. Если, как я в ситуации с велосипедом, растерянность, ужас и жалость - ребенок переживает сильнейшую боль, просто вы пока не выяснили, по какой причине.   
Как справляться с истериками мы писали неоднократно, не буду повторяться. Надо помнить, что для возраста примерно с полутора до пяти лет это практически норма, а вот позже склонность ребенка к истерическим реакциям говорит о серьезном его неблагополучии, стоит обратить пристальное внимание.
Когда ребенок, а чаще - подросток, долго грустит, родителям становится очень тревожно, особенно, если причина горевания им неизвестна. Хотя бывают и такие обращения к детскому психологу: “Вот у нас девочка стала почему-то плакать без причины, можно ей лекарство какое-нибудь выписать?”. При беседе с самой девочкой обнаруживаем, что летом утонул ее ближайший друг, родители в одном шаге от развода, и у нее первый раз пришли месячные. Каждое из упомянутых обстоятельств заслуживает полнометражного оплакивания, траура, необходимости заново устраивать свою внутреннюю жизнь. Но для её родителей ничего из этого не считается достойным поводом для горевания. Хотя тут даже “Никто ж не умер” не скажешь. Но кажется, что поплакать немного на похоронах вполне достаточно.
Детское горе - такое глубокое и честное, как и взрослое. Мы можем не заметить, когда и что было потеряно, но если эту потерю не оплакать как следует, остановленный процесс приведет к противоположности горевания: к депрессии.
Поэтому ХОРОШО, когда у ребенка (да и у взрослого) есть возможность оплакивать свои потери и горести, это и есть нормальное здоровое поведение. Подставляйте плечо, жилетку, носовой платок размером с одеяло и будьте рядом.