Про гендерные различия приходится в последнее время много рассуждать. То про девочек спросят («А зачем вы девочку в биологическую школу отдаете? Да еще с такой нагрузкой! Она же у вас принцесса, пусть лучше танцует!»), то очень напористо пытаются доказать, что мальчики плакать не должны, поэтому пусть я ребеночку каких-нибудь таблеточек выпишу, а то он плачет.
Плачет, когда кто-то ломает его башню, которую он строил все утро. Плачет, когда мама уходит и оставляет его в саду. Плачет, когда его на улице большие мальчишки обидным словом назвали. Изверг, например. А он этого слова не знает, и ему кажется, что это нечто ужасное. И он бежит к маме, с плачем утыкается ей в живот, путано пытается объяснить… А мама так внушительно: «Немедленно перестань размазывать сопли. Ничего страшного не случилось, подумаешь, обозвали».Самое удивительное, что он перестает плакать и молча идет в свой угол. Правда, что-то там горячо шепчет под нос. Подозреваю, что сочиняет всяческие жуткие казни для обидчиков.
Оказывается, для мамы самой НЕПЕРЕНОСИМО его горе, она не может видеть, как ребенку плохо. Она чувствительная и отзывчивая, когда он плачет – у нее перехватывает горло и подступают слезы. А ей в детстве объяснили, что плакать стыдно, вообще позор. Поэтому она и сама не плачет, и сыну не дает.Вчера на приеме стали с одной мамой раскапывать её собственные детские чувства и переживания, а там тишина. Пустота и молчание. Помнит, как стоит посреди комнаты и ждет, пока обида пройдет. «Чего вам сейчас хочется?» - спрашиваю я. «Чтобы все чувства исчезли и их не было», - отвечает она. Мама запрещала плакать и возмущаться, вообще, любые негативные эмоции были вне закона. И годам к семи девочка так хорошо научилась все вытеснять и блокировать, что теперь, когда пятилетний сын позволяет себе швырнуть в стену игруху и, топая ногами, вопить «Дура! Дура! Дура!» - её накрывает волна паники и ярости одновременно. Паника потому, что накажут, а ярость потому, что она воспринимает сильную эмоцию сына как свою.
раз малыш – часть мамы, то и реагирует она на него совершенно бессознательно как на саму себя: «Что ты ревешь, тряпка, соберись!». Повторяет автоматически мамины слова с мамиными же интонациями.Потом из этих мальчиков вырастают красивые и сильные мужчины, они влюбляются-женятся, и тут оказывается, что их жены ХОТЯТ, чтобы муж был чувствительным! Чтобы понимал, разделял, сочувствовал, сопереживал. Догадывался о настроении, ловил невербальные знаки.
Названные, они становятся понятными, привычными, ребенок овладевает всем списком.Или НЕ овладевает. Если мама сама не слишком-то дифференцирует свои эмоции, её словарь состоит из пяти-шести обозначений состояния: «хорошо, плохо, нормально, я бешусь, весело». Отличить «грустно» от «я перепила и меня тошнит от похмелья» просто не в состоянии. Да, за малышом самым подробным образом ухаживают, водят на развивался, делают массаж, он опережает в росте возрастные нормы. Но совсем, совсем и окончательно, не различает внутреннее состояние. Даже осознать, что голоден или хочет в туалет – не может.
Общество, мир изменились за последние 70 лет без войн и катастроф. То, что раньше было необсуждаемым условием выживания – стойкость, игнорирование собственных чувств, способность долго и без жалоб терпеть лишения и боль, стало атавизмом, признаком архаического строя.Понятно, что в ситуации террора, голода, оккупации ЧУВСТВОВАТЬ – смертельно опасно. Ты рассыплешься, развалишься, умрешь от ужаса, если хоть на минуту, на секунду задумаешься о том, что сейчас с тобой происходит, что делают с тобой другие люди. Включается одна из древнейших и мощнейших психических защит: изоляция, когда чувства и эмоции запираются в самом дальнем углу души и ключ от замка выбрасывается в никуда.