Подруга-коллега написала, что с началом беды (буду теперь так говорить, чтобы не заблокировали) у нее отвалились суперспособности. И много ответов от подруг: "да, так и есть". Кто писал или разговаривал - у того пропала речь. Кто рисовал - не может больше. Поэтам тоже как будто язык заморозили 🙁 Связное мышление пропало почти у всех: шок и травма.
И я подумала две вещи. 👇🏻
Во-первых, возможно, одна из целей всяких религиозных текстов и разнообразных народных песен - поддерживать речь. Вот пропала она у тебя от пережитого, а ты все равно встаешь на молитву, идешь в свой храм в святой день (который "помни день субботний и святи его"), говоришь привычные слова, которые даже во сне приходят, и способность возвращается. И с песнями и стихами так же.
Я весь первый год думала цитатами. Вместо моих собственных текстов в голове всплывали куски песен (вы, наверное, заметили, #current_mood я выкладывала довольно часто. Вот и сейчас с раннего утра - голосом Высоцкого: "Кто сказал, что земля не поет? Нет, она замолчала на время").
Вторая вещь, о которой я подумала: возможно, наши сограждане и родственники, о которых мы думаем, что они, как бы это помягче сказать, не блещут умом и образованием, потеряли речь в какой-то многолетней, а скорее всего, многопоколенной травме.
В одной близко знакомой семье старшие женщины говорят, собственно, только два слова: какой ужас, какой кошмар. О чем бы не шла речь, о покупках, поездках, встреченных на улице соседях, детях и внуках, рефреном, припевом будет все то же: кошмар и ужас.
Меня это всегда бесило страшно.
А сейчас думаю: революция, колхозы, террор, война _всю их жизнь_ с 1914 по 1945 год. Это предыдущее поколение, они просто молчали каменно. Я застала только их детей, это вот как раз они причитают. Горе настолько неоглядное, что невозможно выразить. Остается только выдыхать эти два слова.
Вчера мы нарвались в парке на страшно агрессивную тетку, которая напала на пацана лет 10. Мы его, конечно, отбили и увели, но то, что она изрыгала, было страшно. Примерно как Шариков, когда он начал свой обратный метаморфоз, какая-то мешанина из лозунгов, параноидального бреда, угроз и ксенофобического вопля.
Но, похоже, это как раз обрывки ее внутреннего скандала, как будто на коммунальной кухне орут и дерутся пьяные в хлам соседи, запугивая и обвиняя друг друга в том, что жизнь такая тяжелая и страшная, что папку убили, а мамка спилась, а брат сидит, а дед с войны пришел на одной ноге...
Мне совсем не хотелось ее обнимать и утешать, я чувствовала себя бетонной сваей, крепостной стеной, почти что Гэндальфом на мосту. Ну, женским вариантом Гэндальфа, потому что за спиной был перепуганный узбекский мальчик, который всего лишь собирал гербарий для школьного проекта. Ее безумие рвалось наружу, воплощаясь в затверженных готовых формулах из телевизора. Мне не было ее жалко, слишком мерзко она орала, но и страшно не было (возможно, потому, что я была не одна).
Нечто похожее я думала, когда смотрела первую часть "Фантастических тварей", в отношении юноши-обскура: пару лет психотерапии в нужное время - и не пришлось бы спасть мир такими усилиями.
Терапия - это облекать в слова свой ужас и боль. Чтобы они перестали владеть тобой, занимать все твое внутреннее пространство, определять тебя. Чтобы ты не был сосудом для кошмара и ужаса, а мог бы жить для чего-то еще.
(картинка называется "Бабушка-Дракон")
